Век русской Церкви: от гонений до крови до объятий до смерти

Когда год назад мы поздравляли о. Павла с 70-летием, среди откликов на многочисленные публикации в СМИ, посвященные юбилею священника, был и такой: «Неужели отцу Павлу только 70? Ведь столько эпох на своём веку пережил! А теперь он и сам эпоха. Кого будут вспоминать те, кто станет писать российскую церковную историю в мрачные нулевые? Его вспомнят, говоря литургическим языком, «В первых...».

Священник Павел Адельгейм у себя дома. Фото: Анна Шишова

«До костей, до души обнажённые»

23 августа 1959 года архиепископ Ермоген Голубев рукоположил Павла Адельгейма для священнослужения в Ташкентском кафедральном соборе. Спустя шесть лет он был назначен настоятелем Никольской церкви в Кагане (Бухара). Плачевное, а, вернее, аварийное состояние храма подвигло батюшку отстроить его заново. Дело по тем временам, в конце 1960-х, неслыханное и невиданное, а с точки зрения властей – непростительное.

«Был бы человек, а статья найдется», - говорили тогда. При обыске нашелся и «компромат»: запрещенная литература, старая пишущая машинка, дедовская сабля (хранение холодного оружия!). «Обвиняли в том, что писал антисоветские стихи и приписывал их известным поэтам, - рассказывает батюшка. – Вот, к примеру, написал «Реквием» и приписал Анне Ахматовой…» Теперь по этому поводу можно и улыбнуться, пусть не без горечи, а тогда дело обернулось приговором, трехлетним лагерным сроком и пожизненной инвалидностью. И еще – памятью, оставшейся и в лагерных стихах тоже:

За заборами,
За запорами,
За собачьими злыми сворами
Погребённые,
Прокажённые,
До костей, до души обнажённые,
Дни и ночи
Мы волочим,
Словно цепи... Нету мочи.
Ни просвета,
Ни привета.
Смерти нет. И жизни нету.

(Из лагерных стихов отца Павла)

Потом реабилитировали. И батюшку, и его расстрелянных деда и отца, и приговоренную по «антисоветской» статье мать.

И сейчас, когда слышу победные реляции о десятках и сотнях восстановленных монастырей и храмов, вспоминается тот, в Кагане, и на ум приходит евангельская история о том, как Иисус смотрел на опускающих деньги в сокровищницу храма: «…Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое». (Мк. 12, 41-44.)

За возрождение храмов в наше время жалуют орденами и почестями, а тогда «наградой» был срок. В жизни о. Павла, которого теперь по праву почитают как исповедника веры, отразилась, как в зеркале, история и страны, и церкви, которая сейчас, обласканная государством, переживает, может быть, самое сложное и опасное время новой своей истории.

Об опасности новых соблазнов говорил, еще до избрания Патриархом, и митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл: «Конечно, прав о. Александр Ельчанинов, что всякое гонение очищает церковь. Во времена римских императоров, которые гнали христианство, церковь была не такой уж большой, но очищенной горнилом гонений. А трудности в церковной жизни возникли именно тогда, когда гонения прекратились, и в церковь, по благословению императора и высшей власти, хлынули чиновники, аристократы, военачальники. Церковная карьера стала восприниматься как карьера светская…».

Подобные размышления и стали содержанием нашей с отцом Павлом беседы в канун полувекового юбилея его священнослужения.

«Архиерейское первенство понимал, как право первым умереть за общее дело церкви»

- Батюшка, тогда, в 1959-м, принимая иерейский крест, каким представлялось вам будущее служение? Предполагали ли вы, что придется понести какие-то скорби?

- Конечно, конечно! Мы так и думали, что нас могут посадить, и мы будем как остальные, как все порядочные люди. Нет, желания такого, конечно, не было, просто мы должны были быть к этому готовы, в любой момент, - что нас и посадят, и расстреляют, и все, что угодно, сделают.

- «Мы» - кого вы имеете в виду, поколение?

- Священники, духовенство. Мы ничем не были защищены. Так же как мой архиерей, на которого я мог тогда ориентироваться, архиепископ Ермоген Голубев, как всё окружающее священство, которое с архиереем было единомысленно. Конечно, были расхождения во взглядах, но единомыслие было очень глубокое. И отец Борис Холчев, мой духовник и наставник, и священники Федор Семененко, Василий Евдокимов, Георгий Тревогин, да и молодые священники, хотя уже и отличались, - все были люди глубоко родные по духу и жили единой жизнью.

Но и владыка Ермоген не был от нас отделён и пребывал в постоянном с нами общении. Мы, конечно, воздавали ему честь, как архиерею, он был над нами, - все-таки над всей церковью стоял, но это был человек, который архиерейское первенство понимал, как право первым умереть за общее дело церкви и не больше, никаких других привилегий он не требовал. После него был владыка Гавриил Огородников, который часто приходил к нам домой, и мы близко общались. Потом владыка Варфоломей Городецкий, – все это очень благородные люди, вызывавшие к себе глубокое уважение, и не у меня только.

- Начало вашего служения – времена хрущевских гонений…

- Скорее, это было начало хрущевско-брежневских гонений, у которых есть свои отличительные черты. Скажем, в начале 60-х – это волна не только закрытия, но и разрушения храмов, коснувшаяся, кстати, и Пскова: именно тогда был снесен храм Казанской Божией Матери, что стоял рядом с уцелевшей церковью Петра и Павла возле рынка.

Другой знак тех лет – публичные отречения священников, которым просто «выворачивали руки», угрожали им и их семьям, и они под давлением спецслужб делали дикие заявления. Самый известный случай – отречение протоиерея и профессора Ленинградской Духовной академии Александра Осипова. Рассказывали, как он рыдал в домовой церкви академии, а наутро пошел отрекаться. А потом – это было в конце 1959-го – его статья в «Правде» с заголовком в полстраницы «Отказ от религии – единственно правильный путь».

И у нас в Ташкенте был протодиакон Василий Погорелов, которому владыка всячески помогал. Но и ему вывернули руки, принудили к публичному отречению. Помню крупными черными буквами заголовок в «Правде Востока»: «Отрекаюсь!», а под ним – небылицы и поклеп на соборных священников. А где-то через 2-3 месяца в соборе Погорелов стоит и ревет перед иконами… Молодой, здоровый, где-то в пределах 40 лет, и он крупными слезами там плакал.

Но для меня годы священства в Средней Азии как бы задали тон на всю оставшуюся жизнь. Было, у кого учиться, и я учился. В первую очередь, конечно, у архимандрита Бориса Холчева, - его необыкновенно серьезному и ответственному отношению к молитве, проповеди и пастырскому призванию. В кафедральном Успенском соборе в Ташкенте прихожан были тысячи. Во время исповеди к нему выстраивалась огромная очередь, и он с каждым был предельно внимателен. Бывало, исповедь затягивалась далеко за полночь. И когда меня посадили, и моя матушка Вера осталась с тремя маленькими детьми, он окружил их молитвенным покровом и отеческой заботой. Его молитвами мы, наверное, и выжили.

А потом – арест, суд, лагерь… В лагере заступился за заключенных – попал в немилость к начальнику, и тот попытался со мной расправиться, но Господь уберег. Потерял ногу и вернулся инвалидом. Тоже школа, хотя и… как бы это сказать… очень своеобразная. Уже перед освобождением написались стихи:

…Ухожу домой, прощайте, вышки,
Что меня три года стерегли.
Вы мне лучше, чем любые книжки,
Разобраться в жизни помогли.

Явился к владыке – уже был архиепископ Варфоломей – на берёзовой ноге, тот прослезился, повесил на меня крест с украшениями и назначил настоятелем в храм преподобного Сергия в Фергане. Но жить стало сложно, допекал жесткий контроль КГБ и Совета по делам религий, и очень трудно было разобраться, что от КГБ, а что от Совета, которые, по сути, были одной организацией. Но факт, что это было совместное давление на церковь, из-под которого, конечно, хотелось уйти. Я думал, в России это немножко иначе будет.

«Книжка стала порогом»

В Ильинском приделе церкви Свв. Жен Мироносиц. Фото: Анна Шишова

- Надежды оправдались?

- Дело в том, что изменилось время. Да и приехал я сначала, в 1975-м году, в Алуксне, т. е. в Рижскую епархию, а там все-таки свободы было в религиозной жизни побольше. Конечно, владыка Леонид, митрополит Рижский, тоже был связан уполномоченными, приходилось спрашивать их разрешение на каждое действие, тем не менее, я, служа в Алуксне, не ощущал давления. Видимо, еще и потому, что православных там было мало, и большее давление ощущали протестанты.

А вот когда приехал в 1976-м в Псков, тут у меня сразу появился опекун из КГБ – капитан Васильев, который был настроен ко мне крайне враждебно, прямо как в Средней Азии, – все было очень жестко. Он кричал, стучал кулаками по столу, что-то от меня требовал, а чего именно, не только я понять не мог, но, думаю, он не знал этого и сам. По-моему, он просто меня пугал, чтобы мне было страшно. Конечно, приходилось опасаться неприятностей каких-то, но очень неопределенных.

В Пскове сразу сложился интереснейший круг общения и со священниками, и с приезжими гостями. Самыми, наверное, значимыми и живыми были встречи о. Сергием Желудковым, который заходил иногда к нам на чаек. И который, можно сказать, вписал свою страницу в историю церкви ХХ века, - своими трудами, книгами, да и самой жизнью, воистину праведной. Жил скудно, ходил в одном стареньком пальто, а все средства, которые у него появлялись, отдавал нуждающимся… Было очень интересное время.

А в Пскове какие этапы… Первые пять лет не было своего прихода. Служил «на подхвате»: поначалу в селе Велье, затем в Никольской церкви в Любятово, целый год замещал заболевшего о. Константина Малык, настоятеля Троицкого собора. Потом служил в храме святого Дмитрия Солунского.

А с 1981-го ситуация меняется: началось 20-летнее служение в церкви апостола Матфея в селе Писковичи под Псковом. По-настоящему сроднился с этим местом. Красивый храм на высоком берегу Великой, там, где она вот-вот сольется с Псковским озером. И хорошие люди… простые, душевные, открытые. Писковичи до 1988-го года – этап вполне начатый и завершенный. Правда, давление уполномоченных продолжается сильное, но уже не безнадежное.

И уж совсем новые времена наступили в 1988-м. Появилась возможность выходить к людям, начались встречи, выступления, первые поездки за границу, участие в конференциях. Даже едва не стал депутатом Верховного Совета – митинги были тысячные, очень активно поддерживали. Но пропартийная власть, которая была еще сильна, сделала все, чтобы не пустить священника в депутаты, и ей это удалось. Может быть, за счет нашей прямолинейности и неискушенности в подобных делах. Но главное – появилась возможность возрождения храмов, и первым в Пскове стал храм святых Жен Мироносиц, - 55 лет простоял он закрытым. Владыка Владимир Котляров назначил меня его настоятелем, оставив за мной и Писковичи. Первая служба в Мироносицах состоялась на Радоницу 9 мая 1989-го года, служили перед храмом, и не только потому, что в храм еще опасно было входить, но оттого, что пришло очень много людей, стояли и на дороге к храму, и в проходах на кладбище вокруг.

Открылись перспективы социального служения. В 1992-м мы открыли при Мироносицах общеобразовательную Православную школу Регентов с полным циклом обучения. Тогда же, при храме в Писковичах, приют для сирот-инвалидов. Владыка Владимир благословил оборудовать там свечную мастерскую, появилась возможность этих ребят как-то трудоустроить.

Строительство храма на территории областной Психиатрической больницы в Богданово тоже началось с общения с детьми, пациентами этой больницы. Мне позволили их крестить. Это событие мы каждый раз превращали в детский праздник. Время было трудное, дети жили голодно. Мы привозили их в Писковичи по 10 человек, заранее пекли пироги и готовили обед, крестили и гуляли с ними. Это всем понравилось, общение хотелось продолжать, но после крещения детей не выпускали из больницы. Разрешили служить Литургию в больничном холле.

Со временем это стало обременительно для персонала, начались карантины. Тогда мы, при поддержке лютеранской общины Голландии, построили на территории больницы храм в честь св. целителя Пантелеймона для духовного окормления персонала и пациентов. Храм достроили в 1997-м, но уже с большим трудом.

Все начало сжиматься с приходом на Псковскую кафедру нового владыки, архиепископа Евсевия в 1993-м году, который изначально приехал с предвзятым и резко отрицательным ко мне отношением, о чем и сказал мне при первой же встрече. Поначалу такая неприязнь была непонятна, причины прояснились позже, но последствия сказались очень скоро. Впрочем, об этом подробно писалось уже. Стала меняться атмосфера, сильно изменилось состояние духовенства – оно стало замыкаться внутри себя. Общение начинает прекращаться и прекратилось, встреч уже почти нет.

После завершения строительства больничного храма св. Пантелеймона я был от него отстранен, в 2001-м уволен из Писковичей, а полтора года назад, Указом правящего архиерея от 22 февраля я был снят с настоятельства в церкви Жен Мироносиц. Архиерей счел меня недостойным быть настоятелем, прихода для меня в Псковской епархии не нашлось. Сейчас начинается какой-то новый этап полного моего исключения из церковной жизни.

- Ваша книга «Догмат о Церкви в канонах и практике» - тоже этап?

- Да. Книжка в 2002 вышла. Это, конечно, в моей жизни событие, которое очень сильно потрясло. Книжка стала порогом. В ней я попытался осмыслить все происшедшее с 1993 года. Критика со стороны архиерея и его окружения обрушилась на меня крайне резкая, с обвинением, что называется, во всех смертных грехах. Но положительных отзывов и слов поддержки из самых разных мест было несравненно больше. Уже было несколько изданий. (См.: Священник Павел Адельгейм. Догмат о Церкви в канонах и практике. Реанимация церковного суда. Последнее, дополненное издание. Нижний Новгород, 2008.) Здесь надо понять, что книга – не причина неприятия меня архиереем, а результат его собственных деяний и реальных фактов, которых до сих пор никто не опроверг. А что книга получила такой резонанс, говорит о том, что болевые точки, в ней затронутые, касаются общих процессов нашей церковной жизни.

«Возвращаемся к византийской симфонии»

- За прошедшие полвека менялись времена, люди, менялось и священство. Какие из перемен, на ваш взгляд, определили сегодняшний день Русской Православной церкви?

- Здесь сразу не скажешь, придется опять вдуматься в истоки. Время всегда ставит человека перед выбором, как витязя на распутье. Есть, конечно, ключевые, определяющие исторические перепутья и у церкви. Но и тут выбор – всегда дело личное.

Вот вам один из самых ярких примеров, когда в одной ситуации две значительные в истории церкви личности, два митрополита – Кирилл Смирнов и Сергий Старогородский – делают выбор совершенно противоположный. Митрополит Кирилл был назван патриархом Тихоном первым из своих преемников. Из двадцати лет, прожитых при советской власти, он только четыре года провел на свободе. Власть предлагала ему сотрудничество, он отказывался, и его снова сажали. Хорошо известен его ответ Тучкову, бывшему тогда начальником Шестого антицерковного отдела ОГПУ и главным палачом церкви. (Тучков Евгений Александрович, профессиональный провокатор и церковный палач. Родился в 1892 г. Получил четыре класса образования, работал в кожевенно-обувной мастерской, позднее писарем в тыловых штабах. После революции вступил в партию, а в 1918 г. в ВЧК. С 1922 г. по 1929 г. руководил секретным Шестым «церковным» отделением ОГПУ. Волны убийств священников в Соловках всегда совпадали с неожиданными приездами туда чекиста Тучкова. Напрямую причастен к убийству всех Соловецких Новомучеников и более 300 тысяч священнослужителей по всей России. В 1928 г. поступает в МГУ, но, проучившись год и не справившись, покидает университет. Уволен из НКВД СССР в 1939 г. из-за невозможности предоставить работу по данному направлению: расстреливать было уже некого. В 1940-е годы работал лектором общества «Знание» (с 4-мя классами школы!). Умер в начале 1950-х.)

В 1926 году группа епископов провела тайные выборы патриарха, и больше 70 из них высказались за избрание патриархом Кирилла. Всех их арестовали, а митрополита Кирилла Тучков поставил перед выбором: либо новая ссылка, либо – свобода и даже помощь в избрании патриархом, но с обязательством согласовывать свою церковную политику с ГПУ. В ответ владыка Кирилл произнес знаменитую фразу: «Евгений Александрович, вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь». После этих слов владыка был отправлен в новую ссылку и, в конце концов, в 1937 году расстрелян.

А митр. Сергий стал местоблюстителем патриаршего престола и автором известной Декларации 1927 года о признании советской власти, которая и определила путь церкви в советском государстве, провозгласив принцип: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи. Выражаем нашу благодарность советскому правительству…» и т. д. Кто-то, и среди них митр. Кирилл, Декларацию не принял, а кто-то и сейчас считает, что митр. Сергий спас таким образом церковь и священство от окончательного уничтожения. Но это, конечно, не так. Сажали и расстреливали по-прежнему и тех, кто принял, и тех, кто осудил. Вмешалась война, церковь понадобилась Сталину, и в 1943-м году митр. Сергий стал патриархом.

По сути, Декларация стала началом, первым шагом в сближении РПЦ и советского, а потом постсоветского государства. Компромисс вошел в жизнь и все чаще превышал границы допустимого. Ведь и патриарх Тихон Белавин, и митр. Кирилл Смирнов были готовы принять новую власть, но в тех пределах, в которых она не была враждебна церкви. Если потерять этот ориентир, начинается искажение церковной жизни. После войны на церковь начали возлагать государственные поручения.

К примеру, у Советского Союза долгое время не было дипломатических отношений с новым государством Израиль, и сотрудники подворья РПЦ в Иерусалиме, не будучи профессиональными дипломатами, выполняют какие-то дипломатические поручения. Митрополит Николай Ярушевич после войны выезжал за границу и приглашал эмигрантов: «Возвращайтесь! В стране нет гонений за веру. Советская власть стала демократичной, приезжайте к нам!» Эмигранты возвращались, а их отправляли в лагеря. (Николай Ярушевич, митрополит Крутицкий и Коломенский (1892-1961). Первый по времени (с 1946 г.) председатель Отдела внешних церковных сношений Московского патриархата. В 1944 г. выступил с апологией Сталину: «В нашем вожде верующие вместе со всей страной знают величайшего из людей, каких рождала наша страна, соединившего в своём лице все качества наших русских богатырей и великих полководцев прошлого; видят воплощение всего лучшего и светлого, что составляет священное духовное наследство русского народа, завещанное предками: в нем неразрывно сочетаются в единый образ пламенная любовь к Родине и народу, глубочайшая мудрость, сила непоколебимого духа и отеческое сердце. … Имя Иосифа Виссарионовича Сталина, окружённое величайшей любовью всех народов нашей страны, — знамя славы, процветания, величия нашей Родины». См.: «Журнал Московской Патриархии» // 1944. № 1.)

После 1945 года духовенство не преследовали, но репрессии продолжались. Подчиняясь советской власти, многие епископы оставались для нее «социально чуждыми». Различая своих от чужих, спецслужбы требовали подписку о сотрудничестве. Эту подписку следовало подтверждать делом, требовалось доносить на «не лояльных». Иногда доносы диктовались личной выгодой, иногда вызывались личной неприязнью и оборачивались «подсиживанием» соперников.

Тем не менее, многие оставались искренними, совестливыми, как например, Ермоген Голубев, мой первый архиерей, архиепископ Ташкентский, потом Омский, Калужский и, наконец, ссыльный дальнего монастыря. В 1961-м он открыто выступил против решений Собора, принятых под давлением Совета по делам религий, о внесении изменений в «Положение об управлении РПЦ», касающихся раздела «О приходах». Речь шла об отстранении духовенства от участия в приходском совете и хозяйственной жизни прихода. Позднее эти изменения расстроили приходскую жизнь и вызвали конфликты.

Владыка Ермоген отстаивал право настоятеля быть избранным в исполнительный орган храма и участвовать в духовной и хозяйственной жизни своего прихода. Он сочувствовал московским священникам Глебу Якунину и Николаю Эшлиману, написавшим в 1965-м году письма Патриарху и Правительству в защиту верующих. (25 ноября 1965 года священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин обратились к Патриарху Алексию (Симанскому) с «Открытым письмом» на 70 страницах, которое подробно рисовало картину противозаконного подавления органами государственной власти прав и свобод верующих граждан страны. Информация о гонениях на церковь подтверждалась соответствующими данными: «1 января 1958 года было 13 414 храмов, а в 1966-м осталось 7523, из 56 монастырей осталось 19». Копии были разосланы всем епископам внутри страны. Месяц спустя «Открытое письмо» без изменений было отправлено руководству СССР, в том числе председателю Президиума Верховного Совета Н. В. Подгорному, председателю Совета министров А.Н. Косыгину и генеральному прокурору Р. А. Руденко. Оба священника были осуждены Синодом РПЦ и запрещены в служении. А. И. Солженицын писал: «С восхищением прочёл протест двух священников, Эшлимана и Якунина. Смелый, чистый и честный голос в защиту Церкви, искони не умевшей, не умеющей и не хотящей саму себя защитить». В 1979 г. о. Глеб Якунин арестован за правозащитную деятельность и 28 августа 1980 года осужден Мосгорсудом по ст. 70, ч. 1 за антисоветскую агитацию и пропаганду к 6 годам заключения и 5 годам ссылки.) В письмах и статьях отстаивал соборный уклад в церковной жизни. Владыка Ермоген был уволен за штат и пожизненно сослан в Жировицкий монастырь.

Но были и епископы, которые «бежали впереди телеги» в угождении власти. Так митрополит Киевский Филарет Денисенко во Владимирском соборе в Киеве выступил против крещения и причащения детей. И матери, выходя из храма, рыдали: «Моего ребенка не хотят причащать…»

В этот период, в 1960-м году, на должность председателя Отдела внешних церковных связей МП приходит митр. Никодим Ротов, человек энергичный, сумевший найти общий язык с властью. Ему был 31 год, и его карьера была стремительной: в 1960-м он архимандрит, через три года митрополит Ленинградский, а потом и патриарший экзарх Западной Европы. Митр. Никодим начинает рукополагать образованных молодых людей в епископы. Складывается новая формация епископов, соответствующих замыслу Декларации: «Мы верим в Бога, хотим быть христианами и любить свою советскую родину». Осуществился образ нового епископа, заданный в 1927-м году, т. е. митр. Никодим осуществил замысел патриарха Сергия. Ненужными стали подписки о лояльности. Новый епископат представляли советские люди, преданные Родине и церкви, на них можно было полагаться. (Никодим Ротов (1929-1978), митрополит (1963) Ленинградский и Ладожский (Новгородский), Патриарший экзарх Западной Европы (1974). Из Записки в ЦК КПСС председателя Совета по делам РПЦ при Совете Министров СССР В. Куроедова и председателя КГБ СССР А. Шелепина: «КГБ считал бы целесообразным на должность председателя отдела внешних церковных связей назначить архимандрита Никодима Ротова и выдвинуть его как представителя Русской православной церкви для участия в деятельности Всемирного совета мира и Советского комитета защиты мира».)

- Теперь, со сменой патриарха, мы входим в какие-то новые церковные времена. Можно ли сказать, когда они начались?

- Пожалуй, с патриаршества Алексия II, т. е. с 1990 года, начинается новое время. Никого не судя, и патриарха в том числе, я мог бы сказать, что после 1990 года постепенно, начинается сужение свободы, - мысли, слова, отношений, общения. С этих лет начинает понемножку колечко сжиматься. Конечно, в 1990-м году это еще не ощущается, а с 1993-го, 1994-го – всё более явно. Может быть, в других епархиях не так быстро, в нашей намного быстрей шло. Тут, конечно, сказалась роль архиерея нашего… В обществе 1990-е годы - вроде бы свободный период, а в церкви начинается зажим…

- И что же случилось в 1991-м? Развалилась коммунистическая империя, у колосса оказались глиняные ноги, а где оказалась церковь?

- Ну, конечно, патриарх выступил и осудил ГКЧП, и весь епископат оказался с Ельциным. А потом колебались вместе с властью: как власть колебалась, так и они колебались. А дальше все пошло по накатанной дорожке, от Ельцина к Путину. Это укрепило положение церкви и ее влияние на государственную и общественную жизнь.

- Так кто же на кого сейчас больше влияет, государство на церковь или наоборот? Кто на чью власть больше претендует?

- Возвращаемся к византийской симфонии. Церковь участвует в государственных делах, а государство использует её идеологические перспективы. Возникает опасная потеря качества. Начинается преподавание ОПК в школах. Нет подготовленных кадров преподавателей. Неизбежно возникнут элементы принуждения. Это приведёт к отторжению. С появлением священников в армии появится требование причащаться, а это может повести к нарушению свободы совести. Государство в этом не видит беды. Заставят – будут и креститься, и причащаться, и молиться. В мае в областном театре, учреждении государственном, по одному слову архиерея был запрещен показ привезённого из Петербурга спектакля о Христе. Я говорю не о том, хорошо ли показывать спектакли о Христе, а об опасности клерикализации государства. Все это отвратит народ от церкви, может привести к недовольству и вылиться во взрыв…

«На место совести пришла целесообразность»

В православной школе регентов при церква Свв. Жен Мироносиц. Фото: Анна Шишова

- Но ведь отношения церкви и государства начались еще при жизни Христа. Времена были разные – от гонений до крови до объятий до смерти… И никуда им друг от друга не деться: верующий продолжает оставаться гражданином и так или иначе влияет на жизнь своего государства, которое, в свою очередь, неизбежно влияет на жизнь верующего, и нельзя разделить человека на две части внутри него самого. Насколько они могут быть свободными друг от друга? Одним из первых декретов Ленин узаконил отделение церкви от государства. («Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви» — принят Советом Народных Комиссаров 20 января (2 февраля) 1918 года.) Звучит притягательно, но не красивая ли это фраза, не фикция ли?

- Узаконил и тут же приказал расстрелять как можно больше священников и активных верующих. Конечно, фикция. Это понятие не отражает действительность и не может отражать ее. На самом деле это красивый лозунг с неопределённым юридическим содержанием. Да и Ленин тут не изобретатель.

Понятие «отделение церкви от государства», возникло во времена французской революции по очень серьезной причине. Католическая церковь во Франции, лоббировала, пронизывала все области государственной жизни: армию, школу, все министерства, - как мелкими капиллярами пронизывала государственный и общественный организм, связывала свободу и граждан. Выход был один: отделить государство от церкви, - чтобы оно начало жить своей светской жизнью, а не было придатком церкви.

В России было всё наоборот. Государство всегда использовало церковь как идеологию в решении своих политических и социальных задач, оно держало церковь, как шар в своих лапах, церковь была во власти государства полностью. В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных», подписанном Николаем I в 1845 году, была глава «О преступлении против веры и постановлений церкви». Верность Православию поддерживалась полицейскими мерами. Во Франции «отделение церкви от государства» было политическим лозунгом. Ленин использовал его как юридическую формулу, не наделив её юридическим смыслом.

По духу и темпераменту Ленин не был юристом. Он был авантюристом и ввёл в законодательную практику юридически бессодержательный термин, отвечавший его правовому нигилизму. Термин просто констатирует банальный факт: «церковь не является государственной организацией». Он и сейчас не получил законодательного определения и наполняется случайным содержанием в зависимости от меняющихся отношений между церковью и государством. А тогда в понимании Ленина это было: выделить церковь как некую отдельную структуру и потом раздавить государством со всех сторон запретами, требованиями, - выделить и уничтожить. Так он замышлял в 1918 году.

В течение 10 лет Декрет дополнялся толкованиями центральных и местных органов, усугублявшими положение церкви. Толкование термина завершилось Постановлением ВЦИК и Совнаркома в 1929 году. Церковь готовили к физическому уничтожению, и на первом этапе заперли внутри храма. Второй этап не состоялся, осуществить «безбожную пятилетку» помешала война. После войны термин остался прежним, но Сталин дал ему новое толкование, допустив Соборы 1943 и 1945 г, Патриархию и епархии с «Положением об управлении» и прочими «свободами». На новом истолковании того же термина существовала РПЦ при Хрущёве и Брежневе: государственный контроль над системой сохранился в виде «Совета по делам религий».

Термин сохраняется и сегодня, но получает противоположное толкование, поскольку государство использует церковь в своих интересах и надеется на дивиденды. Теперь государство позволяет церкви своими внутренними установлениями нарушать федеральные законы и ограничивать гражданские права верующих. Принцип «отделения от государства» возвращается к средневековой формуле: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Гражданам, согласно Конституции РФ, по-прежнему обещана государственная защита. Мы платим налоги и выполняем другие гражданские обязанности. Можно возражать против терминов «рабство» и «крепостное право», понимая их в качестве аналогии. Но факт существенного ограничения гражданских прав священников и прихожан, прямого нарушения Конституции РФ Уставом и практикой РПЦ остаётся бесспорным: беззаконный суд, запрет обращаться в судебные и административные органы государства, ущемление и беззащитность в сфере трудовых отношений.

Скажем, в Устав РПЦ 1988 года, еще довольно приличный, введено правило, которое принципиально и сразу вводит произвол в епархиальную жизнь. В дореволюционной церкви и согласно собору 1918 года (Устав о церковном приходе) Священник мог быть переведен из одного прихода в другой по двум причинам: по церковному суду, если он осужден, или по собственному желанию: пишешь заявление и уходишь, или просишь архиерея перевести на другой приход. В 1988-м был введен новый принцип, не имеющий обоснования в канонических правилах: архиерей имеет право переводить священника «по церковной целесообразности». И таким образом священники сразу оказались закрепощенными: что хочет архиерей, то он с ними и делает.

- Именно 1988-й год можно считать началом архиерейского произвола?

- Скорее, его закреплением. Потому что до этого у архиереев была совесть, а тут с совестью становится все хуже и хуже. На место законов нравственных приходят законы прагматические, на место совести пришла целесообразность. Позиция архиерея становится циничной. В основе церковного устройства веками лежала нравственная идея, а принцип целесообразности разрушает духовную и нравственную жизнь. Его сформулировал архиерей Каиафа: «Лучше нам, если один человек умрёт за людей, а не весь народ погибнет» (Ин. 11, 50). Во исполнение этого принципа предан и распят Христос. В истории он запечатлен формулой «Цель оправдывает средства». Это заблуждение. Осуществляя принцип, средства подменяют собой цель, и она не достигается. Оскудевает любовь. Её место занимает подчинение с одной стороны и господство – с другой.

Безлюбовное единство, именуемое дисциплиной, достигает своего предела в организации ада: там нет ни любви, ни свободы. Лишь безоговорочное подчинение владыке ада – сатане. Очень скоро «церковная целесообразность» стала служить «частным интересам» епископа и превратилась в раковую опухоль, которая пожирает церковный организм: евангельские принципы, этику, совесть и вселенские каноны. В церковном вероучении целесообразность повреждает догматическое свойство соборности. Принцип целесообразности скромно помещен в главе «Приходы», но идея пользы накрыла своей тенью Устав РПЦ. Беда в подмене евангельской этики и канонической верности прагматической пользой, эффективность и успех не могут служить мерой благодатной жизни в Церкви.

- «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь. …Но Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18. 7-8.) Этот евангельский вопрос Спасителя обращен и к нам. Найдет?

- Если говорить о верующих, которые внутри церкви, есть как бы две категории людей. Есть люди, которые ищут сознательной духовной жизни, их интересует и проповедь, и чтение Священного Писания, - т.е. они ищут смысл. Но их очень немного. Основная церковная масса смысла не ищет, вот что важно. Почему у нас на богослужении не нужен современный, понятный русский язык, внятное чтение? Потому что не важно, какой там смысл, главное, чтоб была мелодия. Т. е. церковное богослужение превращается в какой-то музыкальный инструмент, который должен издавать определенные звуки. А какой там смысл – большинство не интересует. Большинство интересуется действиями. Для них молитва – определенная последовательность слов, и если какое-то слово окажется выброшенным или даже неумышленно пропущенным, то молитва может оказаться не действенной. И выходит, что большинство людей имеет суеверное и языческое понимание религиозной жизни.

- Но тогда – опасность раскола на приверженцев формы и сторонников смысла. Потому что Господь все равно будет находить, или, если угодно, творить Себе, как «из камней сих детей Аврааму» (Мф. 3, 9.), людей, жаждущих осмысленного существования в Церкви.

- Да, но так как большинство не за ними, то их будут изгонять, а то и истреблять, - тех, кто ищет сознательной жизни в церкви. Вспомните Великого инквизитора Достоевского, который говорит явившемуся Христу: «Зачем ты пришел нам мешать?»

«Обращение к суду является каноническим правом каждого христианина»

- Уже более полугода длится судебное разбирательство по делу о подложном Протоколе Приходского собрания от 14 марта 2008 года и – на основе его – неправомерной регистрации новой редакции Устава Прихода церкви свв. Жен Мироносиц. В чем суть вопроса?

- В приход Жен Мироносиц назначен новый настоятель. Он тайком изменил Устав прихода. Настоятель, не собирая Приходское собрание, составил от имени собрания Протокол, в котором поручил себе самому зарегистрировать новый Устав. Расписался за себя и подделал подпись секретаря. Архиерей удостоверил подлинность Протокола своей подписью и печатью. Коллегиальное управление превратилось в единоличное. Приходское собрание пожаловалось в церковный суд. Церковный суд Псковской епархии не ответил. Приходское собрание обратилось к суду Московского Патриарха – ответ не последовал. Учредители Прихода обратились в городской суд.

- Но, может быть, и в самом деле простить и оставить всё, как есть?

- Да, ханжи требуют: «Ты обязан простить как христианин, ибо написано: «не судите». Но вынужденное прощение хуже борьбы за справедливость. Как невозможно принудить к вере, надежде, любви, - невозможно принудить и к прощению. Подвиг прощения совершает свободный и сильный дух. Прощая искренне, человек сознательно приносит себя в жертву. Не добившись справедливости, можешь сказать «прощаю», и оправдать своё бессилие. Обида затаится глубоко в душе и вырвется гневом на того, кто слабее.

Обращаясь в суд, я не считаю себя праведником. Никто не праведен, и я грешен. Суд свидетельствует не о праведности, и хороший человек может быть не прав, и плохой может оказаться правым. Если прихожан вынудят отказаться от права и уступить ради мира, они запомнят, что милость и доброта – всего лишь ханжеская уловка, выгодная лицемерам.

- Многие осуждают и нас, учредителей и, на протяжении 20 лет, членов Мироносицкой общины, и вас, считая, что негоже православному священнику искать суда вне церкви. При этом чаще всего цитируют апостола: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых... Вы, когда имеете тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви. К стыду вашему говорю, неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом пред неверными». (1 Кор. 6. 1, 4-6.)

- Есть евангельская заповедь: «Блаженны алчущие и жаждущие правды». Справедливость является добродетелью, как милость, терпение и молитва. Стоять за правду, хранить верность правде, приносить себя в жертву правде – служение, на которое Бог благословляет заповедью: «Блаженны гонимые за правду, ибо им уготовано Царство Небесное».

Для легитимного решения конфликтов с древнейших времен учрежден суд, призванный на основе правовых норм защищать общественную жизнь от лжи и насилия, жестокости и алчности. Общество, лишённое суда, загнивает и разлагается. Более того, создаются предпосылки к самосуду и далее – к терроризму. В известном фильме «Ворошиловский стрелок» три бездельника изнасиловали 17-летню девочку. Правоохранительные органы не защитили: отец одного из насильников оказался милицейским начальником. Прокурор и следователь откровенно издевались над девушкой и её дедом, насильники остались безнаказанными и не раскаялись. Учинённый дедом самосуд был жесток, но отрезвил обидчиков. Они поняли, что преступление отозвалось в их судьбе.

Гражданское общество основало суд на законе и праве, чтобы наказать нарушителей закона, посягающих на чужое право и свободу. Церковь положила в основу суда каноны и право, обращение к суду является каноническим правом каждого христианина. Христианин обязан отстаивать церковную правду, пока его не лишат этой возможности.

Настоятель написал в суд, что ему надо молиться, ходить по судам некогда, и сослался на приведенную вами цитату из послания апостола Павла. Нечестивыми апостол называет язычников за то, что допускали в жизни блуд, пьянство, воровство и разбой. Святыми называет христиан, соблюдавших этические нормы. Рассуждение справедливо: нельзя судиться у тех, кто признаёт порок за норму поведения. Но у настоятеля нет оснований считать современных гражданских судей «нечестивыми», поскольку они исповедуют общие с церковью этические нормы. Нет даже формального признака, по которому можно объявить гражданских судей «внешними» для церкви. Я лично знаю судей, которые молятся Богу, ходят в храм и причащаются. Трудно обосновать запрет судиться у них.

К сожалению, «значащие в церкви» и «разумные» не захотели ответить на обращения Прихода. Не отвечают они и на жалобы клириков. Пришлось обращаться в гражданский суд. Настоятель игнорирует судебные заседания потому, что уверен: суд будет судить не по закону, а в интересах вертикали власти, и дело решится в его пользу. И оказался прав, суд отказал Приходскому собранию в иске. Но кассационная инстанция отменила решение городского суда, и 24 августа суд в новом составе признал приходское собрание от 14 марта 2008 года несостоявшимся, протокол собрания – подложным и отменил государственную регистрацию Устава прихода, состоявшуюся на основании данного протокола.

«Они все стоят за ним – стоит расстрелянный дед, стоит расстрелянный отец, стоят другие…»

Сегодня служение протоиерея Павла Адельгейма, штатного клирика псковского храма святых Жен Мироносиц, продолжается. По заповеди Божией – всем сердцем, душою и разумением. Его проповеди по-прежнему сильны и исполнены смысла – духовного, богословского, насущно житейского, и по-прежнему, говоря словами классика, обращают «глаза зрачками в душу».

Его проповеди пишут на диктофоны, и потом эти записи, многократно множась, находят на путях богоискательства тех, для кого они – живое свидетельство истины.

Он ведет обширную переписку, читает лекции по каноническому праву в Московском Свято-Филаретовском институте, участвует в международных конференциях, последняя из которых, посвященная 90-летию Поместного Собора РПЦ 1918 г., состоялась минувшей осенью в Париже. Прервалось преподавание в созданной им Православной школе Регентов. Но еще продолжаются еженедельные Библейские чтения с прихожанами, теми из них, что ищут не внешнего, но осмысленного существования в церкви. А последнее время открыло еще одну возможность прямого общения пастыря с его паствой и всеми, ищущими веры: отец Павел ведет интернетовскую страницу в «Живом Журнале», помещает на ней проповеди, статьи, беседы, вступает в прямой диалог с читателями.

А месяц тому с небольшим в доме Адельгеймов звучали поздравления с Золотой свадьбой. Матушка Вера принимала гостей, радовалась цветам и подаркам, и трудно было представить, что она могла быть твердой и решительной в тяжких трудах жены сначала нищего – без кола, без двора – семинариста, потом матери троих детей, на три года лишенных отца, отбывавшего срок. Потом – переезды через всю страну, и опять – без кола, без двора… И всегда, что бы ни случалось, она – надежный друг и опора, помощник и единомышленник своего пастыря и мужа.

Возвращаясь к прошлогоднему 70-летию, вспомню слова писателя Валентина Курбатова, сказанные им на открытии посвященной юбилею фотовыставки:

- …Каждый раз, когда отец Павел стоит перед престолом, они все стоят за ним – стоит расстрелянный дед, стоит расстрелянный отец, стоят другие – и не дают сказать это скороспелою проговоркою, как говорит обыкновенно священство, отговаривая службу торопясь. Они все требуют небесного заступничества. И мы всякий раз чувствуем, как высоко и строго русское Православие, как мучительно и как страшно оно оплачено. Может быть, это самое высокое и есть, когда приходишь и слышишь натяжение этой мучительной струны русской жизни, - этого предстояния перед Царствием Небесным, предстояния, образцом которого является отец Павел и в котором есть твердость, ясность, глубина, сила и страшная даль русской традиции. И хочется как-то остановить отца Павла, чтобы не было так страдательно, но, видно, по другому нельзя… И я тоже прошу благословения у батюшки и больше ничего, потому что я чувствую настоящую силу и власть этого благословения.