Жизнь – в подвешенном состоянии

В школьном советском учебнике истории эти три портрета помещались рядом, как головы дракона: два бородатых мужчины и один усатый. Бакунин, Лавров и Ткачёв. Лидеры трёх течений в русском народничестве. Пётр Лавров и Пётр Ткачёв родились в Псковской губернии, в Великолукском уезде. Один в Мелехово, другой в  Сивцово. Оба умерли в Париже.

Деятельность не всякого литературного критика вдохновляет больших писателей. Пётр Ткачёв в своё время наделал немало шуму своими статьями и прокламациями. Так что на него обратил внимание Фёдор Достоевский, когда сочинял роман «Бесы». Ссылку на революционную прокламацию «К обществу» Достоевскому в письме дал поэт Аполлон Майков, зная, что такие вещи Достоевского обязательно заинтересуют. Майков в письме Достоевскому написал: «Вы, вероятно, читали в газетах и беспокоились о том, что за студенческие мятежи у нас происходят…. Появилась прокламация. Писал её сотрудник "Дела" Ткачёв. Печатала стриженая девица Дементьева…Эта среда, как мы знаем, первым врагом себе считает не правительство, а русскую так называемую партию; а друзьями - угнетённых поляков, восставших за свободу, за общее дело против деспотизма».

Достоевский действительно заинтересовался и вывел «стриженную девицу Дементьеву» в своём романе «Бесы» под именем «девицы Виргинской» («Прибывшая девица Виргинская, тоже недурная собой, студентка и нигилистка, сытенькая и плотненькая как шарик, с очень красными щеками и низенького роста, поместилась подле Арины Прохоровны, еще почти в дорожном своем костюме, с каким-то свертком бумаг в руке, и разглядывала гостей нетерпеливыми прыгающими глазами»). Но это роман, а в жизни Дементьева стала женой Петра Ткачёва. Ту самую прокламацию девятнадцатилетняя Дементьева издала на свои деньги в подпольной типографии. Ткачёв, как и его ближайший соратник Нечаев, были идеологами русского террора. Пройти мимо них, сочиняя роман «Бесы», Достоевский не мог.

Одну из самых откровенных статей Ткачёв под псевдонимом «Гракх» опубликовал под конец своей короткой жизни – в сентябре 1881 года в издававшейся в Женеве газете «Набат» (У Ткачёва было множество псевдонимов: П. Н. Постный, П. Никитин, Всё тот же, П. Н. Нионов, П. Гр-ли, П. Грачиоли …). Не было уже в живых ни Достоевского (он умер в феврале 1881 года, ни Александра II – его убили в марте). В статье Ткачёв объяснил, зачем, по его мнению, нужен террор: «Революционный терроризм, дезорганизуя, ослабляя и запугивая правительственную власть  (или, что все равно, носителей этой власти),  тем самым содействует   высвобождению   верноподданных из под гнета оболванивающего и оскотинивающего их страха, т.е. содействует их нравственному возрождению,  пробуждению в них,  забитых  страхом, человеческих  чувств;    возвращению образа и подобия человеческого...». Вот так-то, ни больше, ни меньше: возвращение образа человеческого.

Террористы и их идеологи оправдывали свои преступления тем, что в первую очередь убивали не людей, а страх. Погибшие люди, особенно случайные жертвы, – это побочный продукт террора.

Как это часто бывает, Ткачёв воспитывался в хорошей дворянской семье. Детство провёл в Псковской губернии в Сивцово - небольшом имении матери, принадлежавшей роду Анненских, породнённому с не менее известным родом (среди прямых предков которых был Абрам Ганнибал). Двоюродными братьями Ткачёва были поэт Иннокентий Анненский и экономист и публицист Николай Анненский. Более того, Николай Анненский женился на родной сестре Ткачёва Александре – детской писательнице. Родная сестра Ткачёва Александра Анненская перевела на русский язык «Хижину дяди тома», переработала для детей «Робинзона Крузо», составила жизнеописания Гоголя, Диккенса, Рабле, Франклина. Она была одним из самых известных детских русских дореволюционных авторов. Николай Анненский попал под влияние своего родственника-революционера и тоже увлёкся народническими идеями, отсидел некоторое время в тюрьме за связь с Ткачёвым (её не доказали), а на суде над Нечаевым выступил свидетелем защиты.

На примере Ткачёва легко проследить – как становятся революционерами. Его отец Никита Андреевич происходил из купцов, но получил дворянство за огромные заслуги перед Петербургом (как архитектор-строитель отец Ткачёва был одним из ближайших помощников зодчего Карло Росси). Кем мог стать родственник Александра Пушкина и Иннокентия Анненского? Революционером, кем же ещё… Поступил на юридический, участвовал в студенческих беспорядках… Немного посидел в Петропавловской крепости.

Изначально никаким революционером, тем более радикальным революционером он не был. Публиковался у автора романа «Василий Тёркин» Петра Боборыкина в «Библиотеке для чтения», сотрудничал с журналом «Время», «Эпоха», «Русское слово». Его заметили и оценили – он получил 1 год и 4 месяца тюремного заключения, а после отбытия наказания был выслан в Великие Луки (откуда он и сбежал за границу). Революционером он быстро стал  под воздействием двух сил. Первая сила – собственно власть в лице полицейских и тюремных надзирателей. Вторая сила более неопределённая. Глядя на российских обывателей, Ткачёв пришёл к выводу, что среди них немного людей, довольных властью, однако из этого не следует, что они предрасположены что-то в российском обществе менять. «Чувствуя и сознавая невыносимость того положения, до которого довела нас самодержавная власть, наши верноподданные,  в то же время,  наперерыв спешат отличиться друг перед  другом  в  выражении чувств "беспредельной благодарности", "бесконечной любви",  "безграничной преданности" и  "безусловного почтения  и  благоговения" к этой самой самодержавной власти!», - писал Ткачёв. Он пытался понять, что же заставляет обывателей высказывать власти «беспредельную благодарность». По его мнению, это был страх перед начальством. В конце концов, Ткачёв пришёл к выводу, что клин надо вышибать клином, то есть сделать так, чтобы представители власти сами почувствовали страх «перед народом» в лице некоторых его представителей-революционеров. Террористы, сея страх, в то же время старались его убить.

Ткачёвские рассуждения об истоках  верноподданичества звучат вполне современно: « Со всех  углов  России  и  от  всех   сословий   шлют   они   своему самодержавному палачу, тирану и     грабителю    свои верноподданнические излияния; Каким же  образом  могли  до  такой степени атрофироваться в людях, не  только чувство "собственного, человеческого достоинства", но даже и элементарное, животное чувство себялюбия? Каким  образом   могли  они дойти  до такого  невероятного нравственного падения и самоуничижения? Никто, разумеется,  не исключая даже и самих верноподданных, не  сомневается  в   том,   что   во   всех   этих   "излияниях", "коленопреклонениях",  "лизаниях"  и  "славословиях"  очень  мало искренности и правды,  но очень много  лжи  и  лицемерия.  Омывая слезами благодарности руку, которая их бьет, выражая свою любовь, преданность и  благоговейное  уважение  к  чудовищу,  которое  их грабит,   разоряет,   унижает,  топчет  в  грязи,  верноподданные действуют очевидно под влиянием тех же самых мотивов, которыми во времена   крепостного   права   определялись   и  обусловливались отношения     бесправного     раба-холопа     к     полноправному владыке-помещику». В этих словах нет ничего особенно революционного – если не знать, какие автор после всего этого сделает выводы. А вывод в той же сентябрьской статье 1881 года он сделает один: надо убивать. Не выдавливать раба по капле, а разметать его части тела по мостовой. В смысле, убивать он собирался высшее начальство, но предполагаемый сектор поражения был гораздо шире. На этом террор и основан. Так что Ткачёва смело отнести к одному из родоначальников-идеологов современного терроризма.

Слова о терроре, написанные Ткачёвым, невозможно понять никак иначе как призывы к насилию. «Революционный терроризм, - писал Ткачёв, - является, таким образом, не только  наиболее верным  и практическим средством дезорганизовать существующее полицейско-бюрократическое государство, является единственным  действительным средством  нравственно переродить холопа-верноподданного в человека-гражданина».

Когда читаешь Ткачёва, то невозможно не обратить внимания на то, что некоторые его основные идеи перенял Ульянов-Ленин. Но не идеи о терроре, а мысль о том, что именно приведёт к победе революции (ленинская работа «Что делать?»). Ткачёв делал ставку на «революционное меньшинство», открывающее путь для «революционно-устроительной деятельности». Иными словами, он считал, что необходимо создание тайной централизованной и законспирированной революционной организации, и это является важнейшей гарантией успеха политической революции. Как писал Борис Парамонов, Ткачёв «очень неуместно напоминает Ленина - а подобный генезис никак не к лицу считался русскому классику марксизма. Хотя так называемый ленинизм, то есть большевизм, - это и есть ткачевизм».

Как литературный критик Ткачёв не преуспел (легко издеваться над Тургеневым, Львом Толстым или Салтыковым-Щедриным), но как идеолог был замечен современниками и потомками. Он намеревался «изменить самую природу человека, перевоспитать его». Задача невероятная, но Ткачёв с его беспредельным чувством превосходства над большинством других людей считал такую задачу выполнимой. Была некая толпа, быдло, но были и избранные – «умственно и нравственно развитые, то есть меньшинство». Ткачёв и его сообщники, безусловно, относили себя к этому умственно и нравственно развитому меньшинству. Именно на это меньшинство и делали ставку революционеры. «Это меньшинство в силу своего более высокого умственного и нравственного развития, - считал Пётр Ткачёв, - всегда имеет и должно иметь умственную и нравственную власть над большинством».

Последние годы жизни, начиная с 1882 года, человек, считавший себя более умственно развитым, чем большинство других людей, провёл в парижской психиатрической клинике, в которой и умер в 41 год в 1886 году.

Теперь он в тёплой живёт пустоте.
Зачем живёт – неизвестно.
Вначале сопел, вначале потел,
А потом нашёл своё место.
Это место – между землёй и небом,
Прямо на её безусловной границе.
Пограничная застава довольно свирепа.
Но он пограничников не боится.
Он боится только себя самого,
Зависнув в столь отдалённом месте,
Больно задев свою тень сапогом
В экстазе и поэтическом манифесте.
В приграничной зоне бесконечный вечер.
Даже до ночи там не доходит.
В пустоте возможны лишь короткие встречи.
Пустота заполняется строго по квоте.
В пустоте самому быть удобней пустым.
Жизнь – в подвешенном состоянии.
Между землёю и небом снимут посты,
Как только на солнце поднимут восстание.
До тех пор он будет хранить пустоту,
Закрепившись на самой её границе.
Пограничные птицы летят на посту.
Там стоять на посту не годится.

Но и у терпенья бывают границы.
Железной скобою сердце скрепя,
Однажды под вечер он так расхрабрится,
Что перестанет бояться себя.